— 12 months —
april
пёрышко под рёбрышко, your choise

stervell — Не обещай
— ✦ ✦ ✦ —

[ что-то не то, и снова что-то не так я, закрывая глаза, делаю вид, что светло ] солнцем согреваемый, из смеха искреннего сотканный, капелью звонкой окруженный; ты — тот, за кем тепло настоящее следует, к кому птицы с зимовки возвращаются, перед кем цветы юные головы склоняют, приветствуя. помнишь ведь, как это было? знаешь, что так должно было быть всегда? так природой заложено, жизнью, за которую мы с тобой ответственность всегда несли вместе. ты — улыбка на устах наших сестёр и братьев. ты — озорные шутки и взгляд понимающий. ты — тот, кто боль чужую забрать способен и поселить на душе покой. совсем не мнимый — настоящий. [ я бы всё поменял, чтобы наладить с тобой как жаль, что я ожидал, что ты тоже сделаешь всё ] так какого чёрта, апрель? что с тобой случилось? почему ты стал таким н е в о з м о ж н ы м сколько себя помню — я был с тобой рядом. вечный спутник, свидетель и соучастник. друг без друга даже дышать казалось невозможным и совершенно неправильным. поэтому я верил, даже когда поступки твои тревогой на душе отзывались. верил, когда ты лишил одного из братьев наших жизни. верил, потому что ты говорил о нужде и необходимости, о том, что иначе поступить не мог. я прощал тебя снова и снова, потому что тоже не мог иначе. даже если раньше было тяжко, даже если потом станет сложнее — я был уверен, что ты останешься единственным, кто не обманет, не предаст и не сделает больно. [ режь мою веру, бей меня в спину ты ничего не обещал[а] взамен на мою веру, на мою спину ] но все эти невыносимо долгие века оказались ложью — ты врал красиво и виртуозно, обманывал себе в угоду и мне во вред. в твоей душе льда осколок поселился: проник глубоко, застрял крепко, в самое сердце врос и стал с тобой одним целым. и дыхание, что было у нас одно на двоих, стало удушьем губительным, ядом первородным. но почему же ты не посчитал нужным попросить помощи? неужели правда этого хотел? я — недоглядел, ты — промолчал это нас и погубило не любовь, но зависимость не доверие, но одержимость [ всё ничего, я с этим справлюсь, поверь ] октябрь стал последней каплей ты знал о всех моих чувствах, видел все мои взгляды, слышал, как сердце моё с ума по осени сходило тебя это злило? то, что моя душа теперь принадлежит другому. скажи мне правду, апрель. хотя бы сейчас

---

требований нет, играй как угодно и с какой угодно скоростью главное, приходи — а там всё обсудим;

two birds on a wire

смольные кудрявые пряди щекочут кожу нежную и бархатную, март посмеивается тихо и землю теплую под стопами босыми чувствовать перестает - октябрь его в их танце импровизированном подхватывает, кружит, за поясницу аккуратно придерживает и талию, носом к шее весны юной жмётся, шепчет что-то увлеченно на ухо самое, и на душе младшего бутонами пёстрыми любовь цветет, насыщенными ароматами и оттенками распространятся через прикосновения ответные, когда пальцы мягко в волосы октябрьские зарываются, массируют, гладят. братья и сёстры все разошлись давно, и только они вдвоём у костра остались: октябрь, чтобы следы празднества божеств замести, что отмечали наступление поры ноябрьской, и март, потому что привык с октябрём рядом быть, под боком у брата старшего или же плечом к плечу. но любо всего было, когда вот так - напротив, чтобы в глаза друг другу заглядывать пред рассветом пламенным, устилающим свод небесный и прогоняющим ночь до захода солнца следующего. в эти секунды лучи первые не слепят, но греют, даже когда зима у порога самого оказывается, даже когда по утрам на траве угасающей первая изморось появляется. марту тепло, и он знает, что и октябрю - тоже. в такие минуты тишины, нарушаемой лишь смехом собственным и шепотом осени золотой, тепло обоюдным становится, желанным, необходимым. в октябре тонуть хочется, зарыться в его душу под самые рёбра - там и остаться.

- октябрь, - март зовет его скромно, носочками земли так и не касаясь - лишь стоп чужих, так и повиснув на плечах осенних, - мне кажется, что... - он волнуется, взгляд его бегает неумолимо по чертам золотым, огибает веснушки, линию губ, затем к глазам возвращается и в груди трепетный всплеск случается, как вспышкой в небе ночном он проходится, мерцание от звезды упавшей оставляя дымкой за собой следом, - нет, я уверен...

уверен, что это будет страшно - губ октябрьских касаться своими, будет колко, как от роз, шипами покрытых, как от игл морозных, от которых кончики пальцев мерзнут по утрам. как от любви безответной, неправильной, чуждой. но выходит не страшно совсем - у осени вкус пряный, хвойный, в нём аромат чувствуется, что касается воздуха перед ливнями и грозами, стеной землю дробящими; он целует октября, и октябрь целует его в ответ, крепче к себе жмёт, ладонями ворошит спину, по позвонкам хрупким проходится, воздух выдыхает прямо на кожу мартовскую, и в поцелуе этом невинном настолько же, насколько и желанном, улыбается. у осени вкус любви, и весна юная задыхаться в нём готова каждый раз, как в первый.

вдох-выдох

н и к а к

те же руки, в которых март покой всегда находил, его же и душат, губят, трахеи рвут нещадно и кровь из жил пускают, с наслаждением звериным созерцают, как жизнь под их гнетом и указкой гибнет. руки октябрьские на шее его сжимаются крепко, из них не вырваться - март подсознательно понимает это, хотя и дергается инстинктивно, всхлипывает, хрипит, умоляет безмолвно остановиться, перестать, опомниться. но в глазах осени нет ни отзывчивости, ни сочувствия, там бельмо мазутное, ни блеска, ни любви прежней, какую март знал и в сердце собственном берег трепетно из года в год, сезон каждый и день, что они вместе проводили. он ни образа, ни голоса, ни души не узнает того суженного своего, что и любовником и спутником стал - это было существо, только пытающееся на октября прежнего походить, иллюзию поддерживать и в мрак вгонять после, когда надобность скрывать себя пропадала, когда клыки можно было обнажать смело и когти вонзать в плоть нежную. весна юная сопротивляется, но эти попытки подобны капле в море - темное, глубокое, бездонное. октябрь - тот, кем он сейчас предстал перед мартом - этим трепыханием жалким лишь наслаждался, питался болью и страхом, паникой, комом засевшей в горле.

никак не вздохнуть

- прости, прости, прости, прости меня, я не хотел, - слёзы хрупкие по щекам дорожки стелют тонкие, они о лицо брата гроздьями бьются, лицо охладевшее, утратившее оттенки румянца, жизнь всю ту, коей была полна младшая осень. у сентября взгляд пуст и безразличен, он направлен в небо серое, прорываясь сквозь ветви, тенями мрачными укрывающими поляну заснеженную, что кровью орошена была алой, ещё свежей. кровь сентябрьская и мартовская смешались воедино, но не помогало это никак, не было ни результата, ни успехов, и марту дурно от осознания, что не сработали силы его в этот раз, не помогли, не спасли, жизнь не дали, - мне так жаль, сентябрь, вернись к нам, умоляю, пожалуйста, - март с шепотом тихим к груди чужой склоняется, в надежде малейшей, что крупицей держится под ребрами, но меркнет, стоит первому гарканью врановому послышаться издали. он не хочет смотреть, не хочет видеть, не хочет принимать то, что октябрь уже скоро здесь будет, скоро его дух неладное не только чуять будет, но и собственными глазами увидит воочию, что брат его младший погиб - погиб как животное, зарезанное ни за что, и март виновен в том был; не уследил за апрелем, не успел остановить, и сентября тоже спасти не смог. против кинжала февральского даже кровь первой весны не имела веса, - прочь! убирайся отсюда! - апрель его плеча даже коснуться не успевает, лишь руку тянет, но март предостерегает его заведомо, сторонится, отпирается, не желая тело сентября оставлять вот так; но и чтобы октябрь с апрелем встретились вот так... он не может допустить этого, иначе кровь прольётся снова, снова смерти, снова крики, снова ничего, кроме боли, - оставь меня, я встречу его один.

октябрь не проронил ни слова, когда показался минутами вечными позже. чёрной пернатой тенью он пал наземь, чуть поодаль от фигуры мартовской и тела брата своего осеннего, в нескольких шагах от них остановился, и марту в миг этот невыносимо страшно стало - от разочарования чужого, от горечи потери, от предательства собственного и подставы; именно так его поступок и выглядел, ведь именно он сентябрю встречу эту предложил, пусть и не зная, чем она обернется в последствии, - я не знал, что так будет, - признаётся он октябрю честно, тот рядом на корточки присаживается, оглядывает ладонь мартовскую, полную крови и лепестков расцветших - этой самой ладонью март зажимал ранение в груди сентябрьской, словно до сих пор надеясь, что вернуть брата к жизни сможет, - я просто хотел, чтобы всё было, как прежде, - когда не было войны этой безумной, когда они жили все вместе, когда никому не приходилось правоту доказывать свою в решениях, что так или иначе смерть за собой влекли, губили души; сперва людские, а теперь и братьев собственных, - у меня не вышло.

он ладони свои окровавленные наконец отрывает от сентября, взглядом их окидывает коротким - порезы болят невыносимо, будто разрастаясь вширь с движением каждым мимолетным, но что его боль в сравни с той, какая сейчас на октябрьской душе покоилась? весна на него глаза поднимает и из последних сил себя сдерживает, чтобы не одернуться испуганно - осень молчит, но в молчании том скрыто гораздо больше, чем могут передать слова на всех языках им известных, - октябрь, я.. - он запинается, понимает, что молчать следует и ему, если учесть сентябрьскую повторить не желает. но ему так чертовски жаль. он сделал бы всё возможное, чтобы остановить это, чтобы не дать этому случиться, чтобы сентябрь жив остался. но всё, что может юная весна - вслед спине октябрьской смотреть, когда тот тело брата на руки поднимает и, не оборачиваясь, обещает, клянётся - если март попадётся ему в следующий раз, он от души его оставит только растерзанные ошмётки.

март не сомневается, что обещание то искреннее

ласточка в когтистых лапах пищит жалобно и отчаянно - весна юная не рвется освободиться сама, но взгляд направлен на птицу, душе столь родную, что о помощи взывала, словно дитя новорожденное, у которого первый день жизни отнять были готовы. он слушает глас октябрьский, слушает все те речи ядовитые, под гнетом своим давящие, уничтожающие, словно пяткой к земле сырой и трухлявой придавливающие, заставляющие грязь глотать, от того и вздохнуть никак не выходит, - не надо... не трогайте её... - он хрипит из сил последних, и октябрь, недовольный явно тем, что жертва в руках его звук издать сумела и в речь тот сложить, давит ещё сильнее. у марта глаза закатываются, он уже не видит перед собой ни зала просторной кухни, ни теней мрачных сгустки, чёрного как смоль взгляда октябрьского - радужку чернота та заполнила полностью, и март в образе его видел уже кого угодно, только не осень золотую, сердцем любимую. прежде, чем во тьму бездонную опуститься, он силуэты чужие видит в любовнике своем, но даже те воспоминаниями о себе резали нещадно, добивали безжалостно, никаких прав весне не оставляя на то, чтобы всё исправить суметь.

нож февральский поперек горла глубоким надрезом движется, движением резким и безжалостным, но не марту совсем предназначенному - октябрю. у апреля месть и ненависть слепая к брату, что за годы войны исказился не только внешне, но и внутренне, души поглощая голодно, словно пустоту они могли заполнить от потери сентября и ноября. апрель не понимает, что без октября не выйдет запечатать тиранию зимнюю, апрелю плевать, но марту - нет. годы, что он провел в темнице октябрьской, пускай и лишили его сил, лишили рассудка, лишили всего, чем весна гордилась раньше, даже предназначение свое в зачатии жизни - все это не было марту подвластно после пыток генерала золотого нескончаемых, после тех дней, когда октябрь душу его пожирал и с собственной сплетал, чтобы брат юный его верной и беспомощной игрушкой стал. март потерял себя, но он не мог потерять того, кого любить продолжал отчаянно и безвозмездно, веры не теряя в то, что октябрь однажды станет прежним.

он любовь свою заслоняет собственным телом хрупким и не жалеет об этом, даже когда кровь из надреза глубокого льётся потоком сплошным, когда из горла не может проронить и звука из-за связок перерезанных, когда силы последние покидают его окончательно, и лишь душа трепыхаться начинает в оболочке, предчувствуя гибель скорую. ему страшно умирать вот так, но куда страшнее было бы видеть, как умирает октябрь, и он вновь оказался бы бессилен, не смог бы спасти осень от участи страшной. лучше он, чем октябрь; он ведь так виноват перед осенью своей, ему так жаль.

юная кровь сочится из горла и с губ, март только пытается руками до пореза дотянуться, перехватить, прервать хоть на мгновение, чтобы в последний раз в глаза октябрьские заглянуть и увидеть, что всё это - не зря, но темнота в собственной лазури возникает быстрее, колени бьются о каменную гладь, тело младшей весны обмякает прямо перед октябрьскими ногами, прежде чем с губ срывается тихое, ранимое и преданное, - прости

выдох-вдох

н и к а к

щеки пламенем горят колючим и жгучим, октябрьский голос - в этот раз март уверен, что это точно была его золотая осень - вырывает из глубин тёмных как из под толщи воды, лёд пробивает и марта на поверхность вытягивает; весна вдох глубокий делает, надрывный, трепещущий. задыхаться продолжает, ртом воздух глотает, плечи его вздрагивают судорожно и взгляд по комнате озирается опасливо, - я... я... - он слов не находит подходящих - все они колом встают даже не в глотке, а прямо под ребрами, и клетку грудную рвать страхом и отчаянием продолжают. имя собственное из уст чужих проходит по сознанию как против шерсти, и март разрываться продолжает меж желаниями бежать и прятаться или прильнуть к октябрю вновь, поддаться соблазну пленительному, но погубить способному в момент единый, - мне страшно, - он повторяет вновь одно и то же, слово за словом, как заведенная механическая игрушка с ограниченным набором фраз, в голову попросту не лезут мысли, он не знает, что ему теперь делать, не понимает, хочется просто не быть, пропасть, исчезнуть, - это всё из-за меня, я всё испортил... сначала сентябрь, затем эти души, это из-за меня они тебя губят, я их впустил, я виноват, мне жаль, я не хотел, не хотел, не хотел... они здесь... тоже из-за меня?...

голос срывается с каждой потугой на всё более и более тихий и сиплый хрип, пока совсем не сходит на нет - март волосы на себе рвёт, те волосы, что из светлых прядей начали темнеть, смолью той же покрываться от страха и паники, что в темнице годами накоплена была. ласточка в ладони, к груди прижатой, трепещет, она плачет вместе с весной беспокойно, плачет и ждёт, а затем затихает.

октябрьский рык разрезает пространство надвое, на до и после, демоны и духи перед ним на колени падают, пресмыкаются послушно и испаряться дымкой начинают один за другим, а март тем временем оторвать взгляд заплаканный и раскрасневшийся от октября не в силах - от того, как резцы его острее становятся, в длине вытягиваясь, чернильная слюна с губ его стекает, руки дрожат, ладони покрываются то ли шерстью, то ли грязью, мхом густым и темным, пеплом покрытым чернеющим. март помнит. этот образ ему в кошмарах снился, наваждением казался, но теперь всё на места становится, не плод фантазии это вовсе, всё явь, всё воочию - ужас его первородный захватывает душу любимого, поглощает осень золотую безжалостно, лишь воспоминания о ней оставляя.

- октябрь... - март ладонью свободной к лицу его тянется - она подрагивает в ужасе, но всё равно к скуле октябрьской жмется на страх и риск свой, - октябрь, умоляю, вернись ко мне, - душа весны юной беспокойна, в агонии нескончаемой бьётся под рёбрами, вопит и кричит о том, что бежать нужно, но март вопреки инстинктам лбом ко лбу октябрьскому жмется; ему не противен ни сок желез, ни образ искаженный, ни запах гнили лиственной и компоста, вот только рык и глас нечеловеческий опомниться призывает -

б е ж а т ь

распахнутая настежь дверь кажется чересчур далёкой, и март, уже оказавшись за порогом, едва вспоминает, как расстояние то преодолел: по стеклу разбитому, по сухоцветам, на пол сваленным, по лужам крови собственной и слюны зверя, опираясь о стены, о мебель, заваливаясь в бок и едва не падая на каждом шагу от невозможности равновесие удержать, но он всё же выбирается из дома. над головой его небо гибнет, чернеет, там стягиваются тучи и громыхает гром где-то в дали, мерцает, ослепляет молнией на мгновение, оглушает, страх наводить продолжает - сама природа в ужасе едком находится, состояние своё в нестабильности полной выказывает. ветер сухой, вздохнуть полной грудью снова не выходит.

н и к а к

у марта в голове тишина, какой там никогда не было - он несется сквозь лес ветвистый, и ветви те щеки его режут нещадно, лязгают и хлещут, следы оставляют, но даже они незаметны в моменте, пока звуки все вокруг заглушены биением сердца собственного. оно стучит с каждым шагом всё сильнее, вот-вот вырваться готово, горит и разрывается на части - к нему ласточка, к груди прижатая крепко, жмётся, попискивает тихо и лапками своими за ладонь мартовскую цепляется. но он оставить её должен, сберечь, сохранить ей жизнь несмотря ни на что, даже ценой собственной - он оставляет её в неглубокой ямке под корнями величавого дуба, ямка та на расщелину похожа, куда забраться не так просто - корни древа помехой тому служат, - оставайся здесь, я вернусь за тобой... если смогу, - он не может обещать, что цел останется, что не окажется разорван на части или сожран заживо - не после того, что во взгляде октябрьском узреть успел за секунду до того, как ноги сами подорвали его с пола, но ласточку он листьями жухлыми и ветвями мелкими накрывает, прячет, а сам бежит дальше, уводя запах свой от места этого как можно дальше и глубже в лес. спотыкается, бьётся коленями и локтями, лицом проезжается по земле, но на конечностях подрагивающих всё равно встаёт и бежит всё дальше, уже едва разбирая дорогу перед глазами.

дороги здесь и нет вовсе - есть только жар и шум дыхания чудовищного, что в спину аромат прелых листьев гонит. есть глухой звук клацающих зубов, он то по правую сторону разносится, то о левую слышится, март теряется, чувствует себя зверушкой, в ловушку загнанной, когда на лес опадает густой ливень, грузными каплями бьющими в лицо и одежду делающую тяжелее в разы, насквозь промозглой.

лес этот всё больше начинает напоминать образы из кошмаров... нет, воспоминаний прошлых, где октябрь его в душу свою погибающую пустил
и март по глупости своей беду на него там же и навлек - все эти черные силуэты безжизненных и прогнивших деревьев и пустошь, покрытая смогом и пеплом вдали

прямо как в кошмарах, но слишком реальных

из них не сбежать

н и к а к

— bungou stray dogs —
akutagawa ryuunosuke
ученик, original

♪ Layto x Neoni — Ghost Town
— ✦ ✦ ✦ —

✦ у тебя за плечами трущобы и «счастливый» билет оттуда. у тебя за плечами жесткое воспитание и тренировки способности до беспамятства, потому что в мафии выживают сильные. слабакам здесь не место. ✦ у тебя почти нездоровая благодарность к дазаю. и такое же нездоровое «он меня заметит, если я стану сильнее». я же знаю, что даже если он заметит, то не признается или же этого придется ждать очень долго. ✦ ты тот, кто остается мне после ухода дазая. молчаливое напоминание. но не мне исправлять его огрехи в воспитании, пусть я и пытаюсь что-то сделать, но пока хватает на то, чтобы ты не пошел его искать. ✦ когда на тебя сваливается задание по поимке тигра, меня даже в йокогаме нет, однако, я не вмешиваюсь по возвращению, предоставляю тебе с этим разбираться. ты справишься без меня. А еще я неосознанно наблюдаю эту ревность, потому что этот мальчишка добился того, чего когда-то не смог ты сам. Он добился расположения осаму. ✦ теперь я лишь выполняю роль наблюдателя, не считая нужным разбирать это за тебя. ✦ пора решать все самому, рюноске.

---

заявка, состоящая из нескольких пунктов, я решил не расписывать сюжет всех сезонов, их можно посмотреть. я вижу этих двоих именно в плоскости "учитель и ученик". на себе я не зацикливаю, вы можете играть что угодно и с кем угодно. а еще у нас есть дазай и мори, уверен, они точно будут рады, что-нибудь сыграть. что касается меня, я действительно хочу подумать на тему «а что было за четыре года?», однако решение разыгрывать это оставлю за вами, как и отношения. все обсуждаемо. мне не особо важно, пишите ли вы с большими буквами или у вас чистый лапслок, с птицей-тройкой или без. главное, не пропадать молча в закат, любить персонажа, иметь желание развивать его. очень ждем, маячить через гостевую ♥

two birds on a wire

Чуя бесцельно бродил в тумане, ища глазами хотя бы отдаленно знакомый силуэт, но все напрасно. Он уже собирался поискать временное убежище или какой-то выход, будто бы он маячил совсем рядом, как вдруг заметил человека, идущего к нему, а затем слышит знакомый голос.
— Надо же, к тебе слух вернулся, — огрызается исполнитель с таким же шипением. – Может объяснишь мне, какого черта мы тут делаем, — он осматривает Рампо, замечая женскую сумку, и удивленно вскидывает брови, словно говоря «что за идиотский вид?». Впрочем, ответа от Эдогавы он не дожидается, внезапный крик разрывает тишину, а в следующую секунду Рампо скрывается, оставляя Накахару в недоумении.
«Нет уж, дудки. Ты от меня не сбежишь!» — Чуя следует за едва различимой тенью, стараясь ориентироваться на крик. За несколько минут он получил мало информации, но одно было ясно – они оба застряли в каком-то романе По и как выбираться из книги непонятно. Сюжет может быть любым, от того и разгадка в поиске выхода усложнялась.
Через несколько минут Накахара останавливается около переулка, наблюдая за тем, как разъяренная девушка прижимает Рампо к стене, с явным намерением его прикончить, только вот за что. Чуя неторопливо осматривает переулок, забрызганный кровью, явно не спеша вызволять товарища по несчастью. Не нужно быть детективом, чтобы понять, что здесь кого-то убили, но вот дальнейшие решения точно требовали помощи и без Рампо ему не обойтись, поэтому Чуя все же подходит к парочке, смотря на Эдогаву с кривой усмешкой, а затем мягко берет девушку за руку, оттаскивая ее от детектива.
— Мадам, успокойтесь, прошу вас, — он бросает взгляд на Рампо, понимая, что придется сначала подыграть в этом спектакле, а расспросы про это место пока оставить на потом.
Накахара отпускает незнакомку и подходит к Рампо.
— Ну и что ты такого успел натворить, что тебя уже убить пытаются? – спрашивает он шепотом, посматривая в сторону девушки на случай, если она вновь кинется к Рампо. – Может он оставил подсказку или нам, как слепым, наугад тыкаться? В этой дурацкой сумочке нет ничего, что могло бы нам помочь? –  Чуя кивает на клатч в руках своего спутника. Под «он оставил подсказку» Исполнитель имел в виду По. Во время конфликта с Гильдией Чуе пришлось изучить информацию о всех, кто в ней состоял, чтобы ни он, ни его люди не попались в ловушку. И, конечно же, он знал про способность Эдгара Алана По, но сталкивался с ней в первый раз, и поэтому чувствовал себя не слишком комфортно, полагаясь целиком на Рампо.
«Ну давай, включай мозги, гений, а я очень постараюсь тебя не прибить, пока мы с этим разбираемся».

— shingeki no kyojin —
erwin smith
нам есть, что обсудить, внешность оригинальная

imagine dragons - warriors
— ✦ ✦ ✦ —

[indent] Сложно жить мечтателем в мире, где для мечты места не осталось. Где надо всегда твердо стоять на ногах, а голову держать холодной и трезвой - иначе все старания не стоят и ломаного гроша. [indent]Скажите, командир, как так получилось, что Вы смогли сохранить свои мечты и не спалиться перед власть имущими? Более того, смогли сохранить голову, когда многие очень уж хотели, чтобы Вы ее потеряли. Удача? Ум? Или что-то еще? Расскажите нам при случае, мы с удовольствием послушаем. [indent] То, что Разведкорпус так долго прожил, без сомнений, заслуга вашего гения. Кучка замызганных и побитых жизнью оборванцев стала вполне себе солидной организацией при Вашем руководстве. Об этом точно не могли думать те, кто был до Вас, а те кто будет после - никогда этого не забудут. Быть живым воплощением свободы ноша не из легких, но для Вас невозможного практически нет. [indent] А что такое свобода для Вас, командир? [indent] Какую цену Вы готовы за нее заплатить?

---

Заявка как бы немного в пару, но как бы немного не совсем. Ваша королева будет колобком и сбежит на материк с этим красавцем, чтобы позаботится о своих людях за пределами стен. Для вас же будет отведена роль смотреть за порядком внутри - справитесь же, верно? Из пожеланий только одно - в закат не уходить не попрощавшись, под шквал камней не подставляться и вот это все. Командир нам нужен живой и здоровый, пусть даже не до конца укомплектованный - мы все равно будем вас слушаться, любить и не станем бежать с шашкой на баррикады. Про остальное договоримся на месте, только приходите

two birds on a wire

Ночь перед коронацией она провела в тревожном ожидании. То проваливалась в липкую дрему, то вскакивала с кровати, нервно вышагивая из угла в угол, то падала обратно, невидящим взглядом уставившись на высокий темный потолок. И все это время ее знобило — не как от горячки, а как от предвкушения чего-то, что совсем дурно закончится.
Кто бы мог подумать, что после всего случившегося ее будет так сильно волновать какая-то вполне себе мирная коронация, которую надо просто переждать — по плану все равно ничего плохого не должно было случиться. К тому же, Хистория сама согласилась взять на себя эту роль, добровольно и без принуждения со стороны. Все понимали, что подходит она на роль образа как никто лучше, и все от этого только выиграют, особенно — Разведкорпус.
И все же, сама Рейсс боялась. Не того, что не справится, жизнь показала, что в ней достаточно много упрямства, чтобы не сойти с намеченного ранее пути. Больше ее страшило, что это совсем не то, чего бы ей хотелось — Имир говорила ей жить для себя, принимать самостоятельно решения, вопреки чужим ожиданиям. Но так ли это было на самом деле? Хотела ли она этого по-настоещуму? Пока что она и сама не могла себе на это ответить.
Для тех, кто давно варится в котле власти, она всего лишь маленькая, ручная девочка Эрвина Смита, карманная королева разведчиков, хоть народ молится на нее как культ Стен на сами стены. По их мнению, новой королевой можно будет вертеть как им вздумается — но этот расчет, к сожалению совсем не верный. Так можно было играть милой Кристой Ленц, но точно не Хисторией Рейсс, убийцей собственного отца. Конечно, эти крылья за спиной ей давали лучшие бойцы человечества и один разумный титан, но будь она никчемным человеком, пошел бы за ней кто-то?
Да и весьма специфические порядки в верхушке ей не понравились с самого начала. Для человека, который много лет провел в самом низу и имел хотя бы каплю совести, все это расточительство казалось ей чрезмерным. Хистория злилась когда над ней ворковали и причитали за худобу, старались лишний раз накормить или перемотать несущественные царапки. Да, она скоро станет их королевой, но совсем не надо забывать, что за кукольным личиком прячется в первую очередь солдат.
Но даже у самых смелых иногда подгибаются колени от страха. Без кого-то знакомого она совсем чувствовала себя безоружной. Теперь ее защита стала обязанностью военной полиции, а не Разведки, и встречаться с товарищами по службе стало проблематично. Сама Хистория настаивала на том, чтобы друзей не мурыжили на пороге, но в отличии от нее, теперь официально бездельницы, у товарищей по сто четвертому было полно дел. Особенно после учиненного Родом Рейссом бедлама — даже поговорить как следует они так и не смогли. Потому это и было одной из причин, по которой будущая королева так сильно ждала свою коронацию — лишь бы наконец-то увидеть их, как в старые добрые времена.
И когда тот самый день настал, она смогла сдержать волнение только по той причине, что увидела несколько знакомых лиц у врат. Зная, что они рядом, она могла не переживать, что свалится с настила от волнения.
Выбор места проведения коронации тоже не был случайностью. Тут хотели казнить командира Смита, тем самым оставив человечество за стенами без надежды на будущее, но вместо этого он стоял рядом с ней — не просто как командир одного из военных подразделений, а как добрый друг и верный советник молодой королевы. Хистория хотела, чтобы именно он возложил на ее голову корону, но так и не решилась озвучить это желание, чтобы не навлечь на них лишнюю болтовню.
Стоять перед восторженной толпой для нее не в первый раз, только теперь на волосы давит тяжесть монаршего символа, а на плечи — ответственность за всех этих людей, за друзей, за память тех, кто уже давно покинул их. Что сказала бы обо всем этом Имир? А, в прочем, не важно. Уже не важно, не тут и не сейчас.
Она вежливо улыбается и принимает поклоны  от политиков, командиров, прочих высокопоставленных лиц. Про себя старается понять, чья улыбка искренняя, а кто гадкий лицемер, что прикидывает в голове, как сможет использовать молодость своей новой королевы в какой-то грязной игре. Не сомневается только в нескольких людей во всем этом дворце и это должно ее пугать, но она согласна принять правила игры, которые еще успеет поменять под себя.
Все эти разговоры утомляют ее больше, чем физический труд, потому когда все наконец-то оставляют ее в покое, Хистория облегченно выдыхает. Просит пару минут, чтобы наконец-то сбросить с себя тяжесть королевской одежды и вытащить из волос шпильки, которые держат в идеальном порядке ее волосы. Простое, легкое платьице, мягкие локоны на плечах — такой незаметной мышкой она может быть только рядом с друзьями.
Не смотря на усталость, она спешит к ним, посылает охрану прочь и не может сдержать улыбку. Особенно, когда видит их лица. Почти до слез хочется влететь в их маленькую толпу и наконец-то забыть о последних днях. Слишком долго она была среди чужих.
Подстрекательства Микасы звучат как вызов, а улыбка капитана принимается как самый ценный подарок в этом мире. Сейчас можно забыть о том, какой статус она обрела, для этих ребят она все та же плохая актрисулька из сто четвертого кадетского корпуса — она видит это по их взглядам и безмерно им благодарна. И значит, все хорошо. За небольшим исключением.
Эрен.
Когда она смотрит в лицо Йегера, в душе что-то сжимается, на мгновение выбивая радость из ее груди. Внешне все кажется нормальным, а вот внутри... Мыслями они оба еще остались в той пещере Рейссов, Хистория это понимает и не может все это отпустить на самотек. Даже если  не уверена, что может творится у него в голове.
— Эрен, что с лицом? — Спрашивает и грозно подбоченивается. — Или тебя тоже надо стукнуть?
Но потом отмахивается и идет со всеми, пытаясь спрятать за улыбкой попытки придумать, как бы улизнуть от них и утащить за собой парня. Почему-то, это кажется ее первостепенной задачей и как королевы, и как друга для этого крикливого парня.
— Эй, — осторожно касается ладонью предплечья Эрена, когда всеобщее внимание к ней немного притупляется, — тут слишком жарко. Не хочешь пройтись немного?